Лучшие басни для детей - Страница 13

К оглавлению

Так дарование без пользы свету вянет,

Слабея всякий день,

Когда им овладеет лень

И оживлять его деятельность не станет.

Тришкин кафтан

У Тришки на локтях кафтан продрался.

Что́ долго думать тут? Он за иглу принялся:

По четверти обрезал рукавов —

И локти заплатил. Кафтан опять готов;

Лишь на четверть голее руки стали.

Да что́ до этого печали?

Однако же смеётся Тришке всяк,

А Тришка говорит: «Так я же не дурак,

И ту беду поправлю:

Длиннее прежнего я рукава наставлю».

О, Тришка малый не простой!

Обрезал фалды он и полы,

Наставил рукава, и весел Тришка мой,

Хоть носит он кафтан такой,

Которого длиннее и камзолы.

___

Таким же образом, видал я, иногда

Иные господа,

Запутавши дела, их поправляют,

Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.

Механик

Какой-то молодец купил огромный дом,

Дом, правда, дедовский, но строенный на-славу:

И прочность, и уют, всё было в доме том,

И дом бы всем пришёл ему по нраву,

Да только то беды —

Немножко далеко стоял он от воды.

«Ну, что ж», он думает: «в своём добре я властен;

Так дом мой, как он есть,

Велю машинами к реке я перевесть

(Как видно, молодец механикой был страстен!),

Лишь сани под него подвесть,

Подрывшись наперёд ему под основанье,

А там уже, изладя на катках,

Я во́ротом, куда хочу, всё зданье

Поставлю, будто на руках.

И что ещё, чего не видано на свете:

Когда перевозить туда мой будут дом,

Тогда под музыкой с приятелями в нём,

Пируя за большим столом,

На новоселье я поеду, как в карете».

Пленяся глупостью такой.

И к делу приступил тотчас Механик мой.

Рабочих подрядил, под домом рылся, рылся,

Ни денег, ни забот нимало не берёг;

Однако ж дома он перетащить не мог

И только до того добился,

Что дом его свалился.

___

Как много у людей

Затей,

Которые ещё опасней и глупей!

Пожар и Алмаз

Из малой искры став пожаром,

Огонь, в стремленьи яром,

По зданьям разлился в глухой полночный час.

При общей той тревоге,

Потерянный Алмаз

Едва сквозь пыль мелькал, валяясь по дороге.

«Как ты, со всей своей игрой»,

Сказал Огонь: «ничтожен предо мной!

И сколь навычное потребно зренье,

Чтоб различить тебя, при малом отдаленьи,

Или с простым стеклом, иль с каплею воды,

Когда в них луч иль мой, иль солнечный играет!

Уж я не говорю, что всё тебе беды,

Что на тебя ни попадает:

Безделка — ленты лоскуток;

Как часто блеск твой затмевает,

Вокруг тебя один обвившись, волосок!

Не так легко затмить моё сиянье,

Когда я, в ярости моей,

Охватываю зданье.

Смотри, как все усилия людей

Против себя я презираю;

Как с треском, всё, что встречу, пожираю —

И зарево моё, играя в облаках,

Окрестностям наводит страх!» —

«Хоть против твоего мой блеск и беден»,

Алмаз ответствует: «но я безвреден:

Не укорит меня никто ничьей бедой,

И луч досаден мой

Лишь зависти одной;

А ты блестишь лишь тем, что разрушаешь;

Зато, всей силой съединясь,

Смотри, как рвутся все, чтоб ты скорей погас.

И чем ты яростней пылаешь,

Тем ближе, может быть, к концу».

Тут силой всей народ тушить Пожар принялся;

На утро дым один и смрад по нём остался:

Алмаз же вскоре отыскался

И лучшею красой стал царскому венцу.

Пустынник и Медведь

Хотя услуга нам при нужде дорога,

Но за неё не всяк умеет взяться:

Не дай бог с дураком связаться!

Услужливый дурак опаснее врага.

___

Жил некто человек безродный, одинакой,

Вдали от города, в глуши.

Про жизнь пустынную, как сладко ни пиши,

А в одиночестве способен жить не всякой:

Утешно нам и грусть, и радость разделить.

Мне скажут: «А лужок, а тёмная дуброва,

Пригорки, ручейки и мурава шелкова?» —

«Прекрасны, что и говорить!

А всё прискучится, как не с кем молвить слова».

Так и Пустыннику тому

Соскучилось быть вечно одному.

Идёт он в лес толкнуться у соседей,

Чтоб с кем-нибудь знакомство свесть.

В лесу кого набресть,

Кроме волков или медведей?

И точно, встретился с большим Медведем он,

Но делать нечего: снимает шляпу

И милому соседушке поклон.

Сосед ему протягивает лапу,

И, слово-за-слово, знакомятся они,

Потом дружатся,

Потом не могут уж расстаться

И целые проводят вместе дни.

О чём у них, и что бывало разговору,

Иль присказок, иль шуточек каких,

И как беседа шла у них,

Я по сию не знаю пору.

Пустынник был не говорлив;

Мишук с природы молчалив:

Так из избы не вынесено сору.

Но как бы ни было, Пустынник очень рад,

Что дал ему бог в друге клад.

Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится,

И Мишенькой не может нахвалиться.

Однажды вздумалось друзьям

В день жаркий побродить по рощам, по лугам,

И по долам, и по горам;

А так как человек медведя послабее,

То и Пустынник наш скорее,

Чем Мишенька, устал

И отставать от друга стал.

То видя, говорит, как путный, Мишка другу:

«Приляг-ка, брат, и отдохни,

Да коли хочешь, так сосни;

А я постерегу тебя здесь у досугу».

Пустынник был сговорчив: лёг, зевнул,

Да тотчас и заснул.

А Мишка на часах — да он и не без дела:

У друга на нос муха села:

Он друга обмахнул;

Взглянул,

А муха на щеке; согнал, а муха снова

У друга на носу,

И неотвязчивей час-от-часу.

Вот Мишенька, не говоря ни слова,

Увесистый булыжник в лапы сгрёб,

Присел на корточки, не переводит духу,

Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!»

И, у друга на лбу подкарауля муху,

Что силы есть — хвать друга камнем в лоб!