Лучшие басни для детей - Страница 12

К оглавлению

Всё в музыканты не годитесь».

Листы и корни

В прекрасный летний день,

Бросая по долине тень,

Листы на дереве с зефирами шептали,

Хвалились густотой, зелёностью своей

И вот как о себе зефирам толковали:

«Не правда ли, что мы краса долины всей?

Что нами дерево так пышно и кудряво,

Раскидисто и величаво?

Что́ б было в нём без нас? Ну, право,

Хвалить себя мы можем без греха!

Не мы ль от зноя пастуха

И странника в тени прохладной укрываем?

Не мы ль красивостью своей

Плясать сюда пастушек привлекаем?

У нас же раннею и позднею зарёй

Насвистывает соловей.

Да вы, зефиры, сами

Почти не расстаётесь с нами». —

«Примолвить можно бы спасибо тут и нам»,

Им голос отвечал из-под земли смиренно.

«Кто смеет говорить столь нагло и надменно!

Вы кто такие там,

Что дерзко так считаться с нами стали?» —

Листы, по дереву шумя, залепетали.

«Мы те»,

Им снизу отвечали:

«Которые, здесь роясь в темноте,

Питаем вас. Ужель не узнаёте?

Мы корни дерева, на коем вы цветёте.

Красуйтесь в добрый час!

Да только помните ту разницу меж нас:

Что с новою весной лист новый народится;

А если корень иссушится, —

Не станет дерева, ни вас».

Волк и Лисица

Охотно мы дарим,

Что́ нам не надобно самим.

Мы это басней поясним,

Затем, что истина сноснее вполоткрыта.

___

Лиса, курятинки накушавшись до-сыта,

И добрый ворошок припрятавши в запас,

Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний час.

Глядит, а в гости к ней голодный Волк тащится.

«Что, кумушка, беды́!» он говорит:

«Ни косточкой не мог нигде я поживиться;

Меня так голод и морит;

Собаки злы, пастух не спит,

Пришло хоть удавиться!» —

«Неужли?» — «Право так». —

«Бедняжка-куманёк!

Да не изволишь ли сенца? Вот целый стог:

Я куму услужить готова».

А куму не сенца, хотелось бы мясного —

Да про запас Лиса ни слова.

И серый рыцарь мой,

Обласкан по́-уши кумой,

Пошёл без ужина домой.

Бумажный змей

Запущенный под облака,

Бумажный Змей, приметя свысока

В долине мотылька,

«Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя

мне видно;

Признайся, что тебе завидно

Смотреть на мой высокий столь полёт». —

«Завидно? Право, нет!

Напрасно о себе ты много так мечтаешь!

Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.

Такая жизнь, мой свет,

От счастия весьма далёко;

А я, хоть, правда, невысоко,

Зато лечу,

Куда хочу;

Да я же так, как ты, в забаву для другого,

Пустого,

Век целый не трещу».

Лебедь, Щука и Рак

Когда в товарищах согласья нет,

На лад их дело не пойдёт,

И выйдет из него не дело, только мука.

___

Однажды Лебедь, Рак да Щука

Везти с поклажей воз взялись,

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка:

Да Лебедь рвётся в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав, — судить не нам;

Да только воз и ныне там.

Скворец

У всякого талант есть свой:

Но часто, на успех прельщаяся чужой,

Хватается за то иной,

В чём он совсем не годен.

А мой совет такой:

Берись за то, к чему ты сроден,

Коль хочешь, чтоб в делах успешный был конец.

___

Какой-то смолоду Скворец

Так петь щеглёнком научился,

Как будто бы щеглёнком сам родился.

Игривым голоском весь лес он веселил,

И всякий Скворушку хвалил.

Иной бы был такой доволен частью;

Но Скворушка услышь, что хвалят соловья, —

А Скворушка завистлив был, к несчастью, —

И думает: «Постойте же, друзья,

Спою не хуже я

И соловьиным ладом».

И подлинно запел;

Да только лишь совсем особым складом:

То он пищал, то он хрипел,

То верещал козлёнком,

То не путём

Мяукал он котёнком;

И, словом, разогнал всех птиц своим пеньём.

Мой милый Скворушка, ну, что за прибыль

в том?

Пой лучше хорошо щеглёнком,

Чем дурно соловьём.

Пруд и Река

«Что это», говорил Реке соседний Пруд:

«Как на тебя ни взглянешь,

А воды всё твои текут!

Неужли-таки ты, сестрица, не устанешь?

Притом же, вижу я почти всегда,

То с грузом тяжкие суда,

То долговязые плоты ты носишь,

Уж я не говорю про лодки, челноки:

Им счёту нет! Когда такую жизнь ты бросишь?

Я, право, высох бы с тоски.

В сравнении с твоим, как жребий мой приятен!

Конечно, я не знатен,

По карте не тянусь я через целый лист,

Мне не бренчит похвал какой-нибудь гуслист:

Да это, право, всё пустое!

За то я в илистых и мягких берегах,

Как барыня в пуховиках,

Лежу и в неге, и в покое;

Не только что судов

Или плотов,

Мне здесь не для чего страшиться:

Не знаю даже я, каков тяжёл челнок;

И много, ежели случится,

Что по воде моей чуть зыблется листок,

Когда его ко мне забросит ветерок.

Что беззаботную заменит жизнь такую?

За ветрами со всех сторон,

Не движась, я смотрю на суету мирскую

И философствую сквозь сон». —

«А, философствуя, ты помнишь ли закон?»

Река на это отвечает:

«Что свежесть лишь вода движеньем сохраняет?

И если стала я великою рекой,

Так это от того, что, кинувши покой,

Последую сему уставу.

Зато по всякий год,

Обилием и чистотою вод

И пользу приношу, и в честь вхожу и в славу.

И буду, может быть, ещё я веки течь,

Когда уже тебя не будет и в-помине,

И о тебе совсем исчезнет речь».

Слова её сбылись: она течёт поныне;

А бедный Пруд год от году всё глох,

Заволочён весь тиною глубокой,

Зацвёл, зарос осокой,

И, наконец, совсем иссох.

___